Сергей Либертэ

Телки


      Паша занимал в нашей квартире самую удобную комнату, возле ванны и туалета. Утром, когда всем туда было надо, он мог не стоять, как я, нетерпеливо у двери, переминаясь с ноги на ногу (а это было невыносимо стыдно), а сидеть спокойно в своей темноватой комнатке, слыша все, что происходит за стенкой - шум воды, кряхтение старика Петра Иваныча, песни, которыми развлекала себя Валюха, моясь, а потом, когда нужное помещение освобождалось, мгновенно первым оказаться у двери. Класс! Вообще Паша был ещё не старый, лет сорок наверное, не больше. Он был суховатый, высокого роста, носил волосы на пробор на женскую сторону - он вырос младшим в семье с двумя сестрами, что носились с ним, как с куклой. Занимался он чем-то очень новым и современным, электронно-вычислительными машинами и, наверное, от этого казался молодым - в квартире все говорили ему "ты" - не могут же старики заниматься такой передовой наукой. Собственно поэтому я ходил к нему так часто, в тот год я кончал предпоследний десятый класс школы, через год - институт, надо было что-то решать. Не идти же, правда, в летчики, как собирался Серый - наивняк, кто его вообще там ждет! Паша мог часами рассказывать о вычислительных машинах, показывал мне перфокарты с дырочками и слух читал по этим дырочкам, что там было на этих перфокартах написано. Это, конечно, не было так уж весело, и физика элементарных частиц и генетика были значительно интереснее и перспективнее, на мой взгляд, но и об этих машинах в последнее время тоже стали много говорить.
     Но последнее время не Пашина любовь к этим картонкам с дырочками влекла меня в его заставленную, заложенную и заваленную книгами комнату. Я, как все, жил настоящим. А будущее мое интересовало меня только в те воскресенья, когда никто и никуда меня не звал и ни одна из девчонок, что мне нравились, не соглашалась пойти со мной в кино. Хотя нравились мне многие. Ну и, конечно, если хоккея не было по телеку.
     В моем настоящем было не очень весело. Если честно, то девчонкам я не нравился совсем. Правда, где-то далеко, в жаркой Ялте, у меня тогда была Лена. Мы познакомились в позапрошлом году, когда я отдыхал там с предками. Так хорошо было мечтать о ней в комнате с задернутыми шторами. Но это мало что меняло в моей грустной жизни. А с Серым я вообще уже решил больше никогда не ходить на дни рождения - все девочки клали глаз только на него. А самое плохое, если кто-то все же обращал внимание и на меня. Мне так хотелось тоже класть ей руку на плечи, одевать на неё свой пиджак и целоваться в темном подъезде! Я спешил, говорил совсем ненужные слова, вроде того, что я её уже люблю, но и это не помогало. В конце концов все кончалось разговорами о Сером, который их, конечно, интересовал больше меня.
     В тот день, например, я точно помню, Татьяна из нашего класса опять сказала, что она в себе ещё не разобралась и в кино со мной пока ходить не будет. У Светки, что жила этажом выше в отдельной квартире, целый вечер играла музыка и были пляски. Меня тогда просто зло взяло, могла бы и позвать, между прочим. На Новый год, когда у неё ребят не хватало, куда прибежала? К нам с Серым, а мы - нормально - с магом сидели у Серого, вообще без телок. Кто тогда мать Серого уговорил? Можно сказать своим авторитетом жертвовал! Короче, эту мелодию "Маленькой девочки" я уже больше выносить не мог и пошел к Паше.
     Паша что-то считал свое, когда я попросился посидеть у него, как обычно. У него классно было, не то, что в нашей комнате - картинки на стенах, например. Слева от окна у него висел Эйнштейн, портрет, нарисованный компьютером, над столом - биоритмы, на стенке шкура чья-то (Паша говорил волчья) вместо ковра. И ещё у него можно было свободно курить. Курил Паша сигареты "Джебл", болгарские по 16 копеек, крепкие, без фильтра. В тот день я в первый раз заметил, что раскрытые книги у него на столе не про его любимые машины и языки программирования, а что-то астрономическое.
     - Паша, ты что в астрономы подался?
     - Нет, старик, это не совсем астрономия, это астрология.
     - Ты что, Паша, это же бред! - вот уж ничего подобного я ожидать от него не мог.
     - Ну почему же бред, ты что этим занимался?
     - Нет, но... а зачем? Всем и так ясно, что это бред! Потом, сам подумай, как это звезды могут на судьбу человека влиять?
     - Не знаю, старик, не знаю, объяснить не могу, но с фактами трудно не считаться. Есть зависимости, статистика - вещь упрямая. Может за ними, за звездами и людьми, есть какой-то общий фактор, который нам не известен?
     - Боженька, что-ли?
     - Не знаю, старик, может боженька, может еще кто или что. Только ты никогда не суди о том, с чем не ознакомился сам. Мало ли что, впросак попасть можешь. Помнишь, как это там, у Козьмы Пруткова: "Рассуждай токмо о том, о чем понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?"
     Я притих, Паша никогда не выглядел идиотом, в церковь не ходил, занимался современной наукой и ответить сразу на эти утверждения мне было как-то нечего. Я тогда до вечера у него просидел, мы все про астрологию говорили. Не могу сказать, что это как-то уж очень меня убедило, но возразить действительно было нечего, язык-то был для меня ирокезский. И тут-то мне эта дурацкая идея в голову и пришла, в конце концов, практика - критерий истины, как нас учили.
     - Паша, - говорю я так хитро, - раз твоя астрология может и характер объяснять и судьбу предсказывать, может ты и нам с Серым что-нибудь предскажешь?
     Зачем я Серого приплел? Просто потому, что как-то мне казалось стыдным одному на это падать.
     - А почему нет? Правда, я больше характерами интересуюсь, но с целью увеличения количества прозелитов... Что тебя интересует?
     - Увеличения кого, Паша?
     - Прозелитов, то есть новых последователей,... не углубляйся.
     - Если последователей, то ладно. Давай так, ну,... например, - мне было немного стыдно, но я решился, - когда у меня, наконец, телки будут? А, Паша? Можешь? Ну ты понимаешь, что я имею ввиду?
     - Пони-ма-а-ю, - захохотал Паша оглушительно, - ещё как понимаю. Будут телки, без них ещё никому из нас жизнь прожить не удалось! К сожалению, - добавил, немного погодя, Паша.
     Сам Паша, впрочем, жил. Правда говорили, что у него, вроде была раньше семья и даже ребенок, но точно никто не знал. Он был не как все в нашей клоповной коммуналке на девять семей в центре Москвы - никому о себе ничего не рассказывал. Да и женщины к нему сюда не ходили.
     - Знаешь что, я тебе пожалуй расскажу, когда у тебя телки пойдут, стадами! - Паша продолжал слегка посмеиваться. - Пойди к матери, спроси у неё время рождения, да минуты не забудь. И Серому передай. А в будущее воскресенье - прошу по одному, будем нашествие телок предсказывать.
     - Паш, а Паш, а почему ты так уверен, что у меня они вообще будут, да еще... стадами?
     - Ладно, терпи неделю, там разберемся, оценим размеры стада.
     Жгучее любопытство сжигало меня всю неделю. Тем более, что Танька снова не захотела постоять на нашем месте на Смоленской. Мне это было, конечно, все равно, любил я только свою Леночку, но, этот её отказ был очень-очень неприятен. Так она мне "да" и не сказала. Правда, в пятницу я ей звонил и она сказала все-таки "не знаю", но все равно, настроение опять было поганое. А тут ещё пришло хорошее письмо от Леночки, и мне стало стыдно за Таньку. Но нельзя же жить только письмами, правда же?. А я её уже два года не видел, да и тогда... так, в кино, да на море вместе ходили. А Татьяна, она была здесь, близко. Вообщем, запутался я в своих фантазиях и утешался тогда тем, что в 17 лет хорошие мысли не могут полностью завладеть человеком. И это извинительно. И со всем этим итогом в голове - ждал воскресенья.

     - Садись в кресло, это может быть надолго.
     Я сел в плетеное кресло качалку, занимавшее центр Пашиной девятиметровой комнаты и закурил. Бросать мы с Серым договорились после майских, но окончательно.
     - Паш, хочешь новые сигареты попробовать, кубинские, "Ким" называются, длинные?
     - Нет, старик, я к своим привык. Теперь слушай. Я тебе о тебе немного расскажу, но не все. Всего ты не воспримешь просто.
     - Паша, я что, глупый, по твоему?
     - Нет старик, ты, как раз умный, но тебя сейчас только телки интересуют. Поэтому я тебе об этом и расскажу. Об остальном - в другой раз.
     - Вот слушай. В твоем гороскопе или я лучше буду говорить в карте, есть один любопытный аспект: полуквадрат Марса и Венеры. Я тебе о планетах прошлый раз рассказывал, ты помнишь, что такое Марс и что такое Венера?
     - Не повредит, если ты мне это и ещё раза два напомнишь.
     - Марс символизирует активную энергетику, твои проявления в мире, а Венера - пассивную, твое восприятие мира. И этот аспект говорит мне, что действуешь ты, старик, очень часто на основании очень упрощенного представления о мире, среде, и объекте действия. И это рождает неожиданный для тебя результат.
     - Поясни, Паша, что значит полуквадрат?
     - Полуквадрат, квадрат, оппозиция - это все угловые соотношения в положении планет. Каждое из них имеет свой смысл. Вот, например, если бы был квадрат между Венерой и Марсом, я бы сказал, что ты идешь напролом, не воспринимая реакцию среды, а при полуквадрате, ты её воспринимаешь, но у тебя она ложится в прокрустово ложе уже имеющегося представления о том, какова она должна быть и как на неё следует реагировать. Другими словами, у тебя есть модель стандартного поведения в стандартных ситуациях и отклонений ты не признаешь, не понимаешь, а то и не воспринимаешь, стараясь уложить ситуацию в модель.
     - Паша, а нельзя ближе к телкам и дальше от моделей?
     - Можно, другими словами, ты с девочками неправильно себя ведешь, а главное, что они ведут себя с тобой "неправильно", с твоей точки зрения. Ты ждешь не такую реакцию, а другую, ту, что как бы в твоей схеме предусмотрена. Такой реакции нет, но действуешь ты так, как будто она есть.
     - Паша, а можно на примерах, для особо непонятливых?
     Паша задумался. В такие минуты он обычно смотрел поверх собеседника, пристально, не моргая и не отводя глаз от чего-то за моей спиной. Это было так выразительно, что очень хотелось повернуться и посмотреть, что там.
     - Вот ты как с ними кадришься? Веселишь их, анекдоты рассказываешь, и прочую чушь, да?
     - Ну, примерно, как все - я насторожился.
     - Ну а потом в удобный момент приступаешь к активным действиям, правильно?
     - Допустим.
     - А ничего не выходит, они на тебя не так реагируют, руку твою со своего плеча снимают, а про остальные твои надежды и вспоминать не будем.
     - Примерно...
     - А у дружка твоего, Серого получается. А почему? Я тебе объясню. У вас сейчас мода на "веселых". Это самая лучшая характеристика для парня, правда? Веселый. Да... кругом одни веселые, толпы веселых. - Мне показалось, что обычно грустноватый Паша сам повеселел от этого открытия.
     - А тебя... тебя за версту видно, что ты не "веселый", понимаешь? Ты умный, и это, кстати, тоже видно, но поближе. Да и не каждая это способна понять, особенно в этом глупом возрасте.
     - Паша, зачем же так-то уж, на возраст-то? - но Паша продолжал, моего замечания не заметив.
     - Они на тебя инстинктивно по-другому реагируют. Не так, как на Серого. Серый - он веселый, очень веселый, ему и следует вести себя так. А тебе надо вести себя как умному, тогда и результат будет другой. И когда умненькая девочка встретиться, ты ей понравишься, и тебе будет с ней по-настоящему интересно. Вот так твоя модель работает, поэтому тебе и не везет.
     - Причем же тут "не везет", если я так неправильно действую?
     - Да особенно не причем, просто твоему Серому со стороны, наверное, так кажется. Да и у тебя самого может быть такое ощущение - почти постоянного невезения с девочками, а на самом деле ты просто не понимаешь ситуацию достаточно глубоко.
     - Кроме того, - Паша выдержал длинную паузу в стиле Михаила Ульянова в кино "Председатель" и продолжил, - твой Марс стоит в Козероге, а Венера - в Стрельце, и я могу тебе сказать, что ты от природы влюбчив и неуклюж, и особенно неуклюж, когда действуешь с ними решительно, чего тебе делать не надо.
     - А Серый что так хорошо все эти ситуации понимает? - мне стало обидно, даже захотелось уйти, но жгучее ощущение близости к какой- то тайне удерживало.
     - Серого твоего я тоже посмотрел, как ты просил, он интуитивно действует правильно, у него между этими планетами другой аспект, трин, ему вообще ничего понимать не нужно. Но ты ему не завидуй. И я с ним разговаривать не буду, скажи, чтобы не приходил.
     - Почему Паша?
     Паша грустно посмотрел куда-то за воображаемую линию горизонта надо мной, потом глухо сказал:
     - Не завидуй и всё. Точка.
     - Не хочешь, не говори, подумаешь! Скажи тогда, что же мне делать.
     - Это постепенно пройдет, с возрастом. Потому что у тебя хорошая карта, в целом. Но этот год будет переломным. Тебе представится достаточно возможностей увидеть всю схематичность, неадекватность твоих действий реальным ситуациям. Будешь, так сказать, учиться на примерах. Ты про телок спрашивал?
     - Почему именно в этом году, Паша? - Смутное ощущение его правоты, хотя бы частичной, было мною уже давно отмечено где-то на окраинах души. Поэтому его уверенный тон и предсказания моего будущего заставили внутренне напрячься.
     - Есть два метода прогнозирования, один позволяет мне примерно представить себе программу ближайшего года жизни, а второй конкретные обстоятельства, в которых ты будешь этот год жить. Я понятно объясняю? Ты следишь?
     - Отлично объясняешь, Паша.
     - А сама карта рождения определяет как-бы общие контуры судьбы. Тогда, зная эти контуры, можно постараться правильно понять программу на предстоящий год, а зная обстоятельства, представить, как пойдет процесс. Смотри на примере: в этом году дирекция Солнца совпадет с Марсом в карте рождения. А это значит, что тема осуществления желаний будет смыслом года, а твои желания, старик, нам теперь доподлинно известны. - Паша мягко улыбнулся и закурил. Я тоже закурил.
     - Ты, Лешенька, не обижайся - Паша заметил, наверное мою реакцию на его последние слова, - С Марсом у тебя в карте рождения связана Венера, так что с активизацией Марса эта проблема напомнит о себе. Вот что старик, будет у тебя веселое лето. А чтобы понять обстановку и представить себе общие характеристики процесса, я еще твои транзиты посмотрел и вот что увидел: в июле Марс проходит через квадрат к Солнцу. Сейчас объясню. Транзитный квадрат Марса к Солнцу - типично мужской аспект: способствует быстрому удовлетворению инстинктивных потребностей. А Солнце твое в пятом доме карты, а это область любви, в том числе. Во время действия этого транзита способность владеть собой ослабляется, и все отрицательные качества свободно лезут наружу. Да,... а ты же знаешь , старик, какая ты помойка, правда?
     Я покраснел, но сказать ничего не успел, Паша, видимо, рассчитывал на мою такую реакцию и успокоил:
     - Все мы помойка, старик, от себя скрывать не надо. Если врешь себе, то все бессмысленно.
     Паша опять посмотрел за горизонт:
     - Ты сравни себя с водителем машины - врать себе, значит скрывать от водителя показания приборов, запас топлива, температуру охлаждающей жидкости, заряд генератора. Скажи, так что будет легче ехать?
     - Паша, если знать, что до города все-равно не дотянешь, всякая охота ехать совсем отпадет. Может лучше и не глядеть вообще на приборы? Пейзаж за окном, попутчики...
     - Кому как, вопрос философский. Видишь, Леша, какой ты умный, да грустный в душе, а все под "веселого" косишь.Но ты-то до города дотянешь...
     Я молчал. Паша, черт бы его побрал, был насчет меня в чем-то прав. Правда, его акцент на этом "ты" мне чем то не понравился еще тогда. Но, проехали.
     - Телки, старик, у тебя этим летом наконец будут, но берегись, ты будешь в июле неудержим, и можешь сделать подлость. Это так просто, исправить потом вот только ничего нельзя.
     - Паша, ну это уж слишком, я что похож?
     - Нет, старик, конечно, нет, я просто хотел тебе сказать,... ладно, иди. Если что случится, ты ведь сам сможешь во всем разобраться, верно?
     Я ушел от Паши в тот вечер ошарашенный. Все, что он говорил обо мне, было похоже на правду. Конечно, я видел себя совсем не агрессивным, а наоборот, тонким и нежным с моими воображаемыми девочками, и если бы Паша мог прочитать мои письма к Лене, он бы это понял, без всякой этой дурацкой астрологии. Причем тут подлость? Не понимаю. Мне, конечно, хочется, чтобы было... все, но я же не это... И что в этом такого? Серый с Иркой, например. Они поженятся, ну... потом, после института. Мы с ним на днях поспорили, на бутылку "Плиски", кто раньше женится. Правда, интересно посмотреть будет, кто выиграет, ну там, лет через восемь. Когда я рассказал об этом Паше, он странно поморщился и сказал, что наш спор беспредметен. Чокнулся, все же, Паша со своими электронными машинами.

     А лето все-таки пришло. И превеликое счастье - я один поехал в Крым. В пансионат по путевке на 12 дней. На такую награду рассчитывать было трудно, но это свершилось и никакого значения для нашей истории не имеет, как и почему. Не будем об этом.
     Пансионат в Алуште был замечательным. Все жили в огромных палатках, по 6 человек в каждой, были палатки женские и мужские, парам, конечно, было неудобно, но не страшно. В конце концов туда только спать приходишь, а целый день - море и солнце. А море и солнце были замечательными, вокруг Алушты горы - замечательные. Дорога от Симферополя - красивая и замечательная. Лететь одному на самолете - замечательно, и я сам, вообще, стал казаться себе замечательным, и впереди было целых две недели - замечательных, теплых, звездных крымских ночей.
     А в моей палатке были и вовсе классные ребята, четверо нормальных молодых (то есть почти как я) ребят из Ленинграда и еще один шахтер - из Новокузнецка, кажется, тоже не очень старый. Мы, конечно, сразу нашли общий язык целиком и полностью, за исключением, конечно футбола и того, чей город лучше. Главным в четверке был Руслан, красивый малый, раньше балетом занимался, ему было вроде лет двадцать уже. Остальные, Вовчик, Юра и все - просто свои в доску и почти ровесники, на год-полтора постарше. А напротив была женская палатка, но не курортников, а девиц из Днепропетровского кулинарного техникума, они местную столовую по сменам обслуживали. Мы их звали ложкомойками, но, понятно, за глаза, так как девчонки все были молодые, фигуристые, день работают, день на море. Там их иной раз можно было и "искупать". Между нами, правда, считалось кадриться с ними не самый высокий класс, зато рядом. Можно было "день рождения" чей нибудь устроить, девчонки приносили из столовки кучу жратвы, за нами была выпивка. Добывали помногу "Искристого", восемьдесят семь копеек бутылка! Но на пляже все же полагалось заниматься курортницами. На Руслана, с его фигурой, улыбкой и уверенностью в себе телки шли стадами. Остальным доставалось то, что с него сползало, не умещаясь. Вовчик так и говорил по утрам, глядя как Руслан бреется и одеколонится:
     - Руслан, сегодня желаем блондинок в ассортименте, возьми соответствующий одеколон.
     Чистил перышки Руслан основательно, долго брился, глядя в маленькое круглое зеркало, потом расчесывал кудрявые волосы, будто стараясь их распрямить, что было невозможно, приглаживал пышную растительность на широкой груди, брызгая и её одеколоном из пульверизатора. Даже в плавки на стройнейшей талии не забывал брызнуть свой одеколон, с легким и нежным запахом.
     - А там-то кто будет нюхать, - спросил я по-наивности, валяясь на раскладушке.
     - Ну не ты, это уж точно, - улыбнувшись ответил Руслан и все так и грохнули. Мне стало грустно от непонятливости и от подозрения, родившегося вдруг.
     Марину я встретил на пляже уже где-то на второй неделе. И до неё были в окружении хорошие девчонки, можно было даже сказать, что мне начало везти. Вот, например, Эмма или Ольга. Таких девчонок, как Ольга я очень люблю. С ней было легко и просто. Целовались мы с ней замечательно, и хотя у меня с ней тоже больше ничего не получилось, несмотря на все мои попытки, но в целом я был ею доволен. Ребята её тоже одобрили и очень меня поощряли. Потом она уехала в свой Свердловск, оставив адрес, а у меня были разные другие попытки, в меру удачные, но не особенно запомнившиеся. Ощущение было, что лед тронулся, если это выражение годится для жаркого июля.
     Вообще-то, по моему, клюнул я не на Марину, а на её подругу, Оксану. Оксана была очень красивая. Высокая, стройная, длинные и очень красивые ноги, волосы с рыжим оттенком, уложенные в косы. Когда она их расплетала, то это зрелище поражало воображение. Была она киевлянкой, а её подружка Марина - из Одессы. Жили они в партийном санатории, наверху. Днем мы купались и играли в карты, а вечером встретились на танцплощадке. В Крыму в тот год на танцах уже разрешали танцевать твист, что для меня было выигрышным моментом, так как я умел это делать неплохо. Во всяком случае, на следующий день, в тихий час у Оксаны в корпусе мы поднялись на крышу, там был солярий, и я с удовольствием учил стройную и крепкую Оксанку танцевать. Без музыки, правда. Маринка тоже присутствовала, с восторгом глядя и на меня, и на свою подружку. Сама Марина тоже была дочерью какого-то партийного или городского деятеля из Одессы, но не того калибра, как Оксана, которая утверждала, что является двоюродной внучкой самого Никиты Сергеевича Хрущева, впрочем к тому времени уже отправленного на заслуженный отдых. Марине было уже девятнадцать, и она перешла на второй курс Одесского университета. Красавицей она не была, черные волосы, темно-карие глаза, пожалуй несколько крупноватые черты лица, а фигура излишне хрупкая, тонкая и, какая-то не спортивная, в общем, ничего особенного. Но с Оксанкой у меня шансов не было никаких, как я не старался, хотя бы потому, что при всех достоинствах её замечательной фигуры, ростом она была чуть выше меня. Хотя бы поэтому. Но, наверное, и не только.
     Назавтра, на пляже я по этой причине и не пошел к ним, а все утро играл в карты с ложкомойками, черненькой зажигательной Наташкой и мамой Клавой, которую так за то звали, что была, якобы, в разводе и был у неё ребенок в Днепропетровске. С Наташкой мы уже по вечерам два раза целовались, но гулять далеко не уходили, и хоть была она дура дурой, но кто об этом, между нами говоря, думал. Есть сорт таких законченных и красивых дур, которых хлебом не корми, дай им умного парня.
     Марина подошла ко мне сама и тихо спросила:
     - А почему ты к нам сегодня не подходишь, мы тебя чем-то обидели?
     Я не знал, что и сказать. Когда ко мне девчонки сами проявляют интерес, я, с непривычки, шалею. Но это тогда не часто случалось. Может и вообще это было впервые. Я тут про Наташку совсем забыл (что она мне, конечно, потом припомнила), пошел с Маринкой. Она сидела одна, Оксана плохо себя чувствовала, и мы почти до самого вечера были с Мариной вдвоем. Разговоры были интересные. Я себе, между прочим, возраст прибавил, а потому понадобилось и про институт приврать, на самом деле мне было только на будущий год поступать. А наврал я, спасибо Паше, будто учусь в институте электронно-вычислительной техники в Зеленограде и много ей про эту технику рассказывал. Марина, кто бы мог подумать, училась на математическом, и мне стоило большого труда не ударить лицом в грязь с первокурсницей. Слава богу, математика - мой любимый предмет, и в нем я забрался уже далеко за пределы школьной программы. В общем, день выдался интеллектуальный, в карты не играли, только разговаривали и купались до упаду. Вечером, на танцах, мы немного потанцевали, а потом ушли гулять к морю. Я включил самую свою лучшую программу для девочек под названием "Панорама французской эстрадной песни" и с чувством и большой эрудицией рассказал ей о Сальваторе Адамо, Шарле Азнавуре, Энрико Масиасе и многих других. Программа была хорошая, основанная на любви к французской песне и немалых знаниях, но и чувства там присутствовали, особенно в том месте, где я говорил о том, что Энрико Масиас из них самый выдающийся, что его песни не интимны, а всеобщи, что они зажигают сердца без вина, и заканчивал этот проход фразой, что петь на площади, петь как Энрико Масиас - это близко к моему пониманию счастья. Понятно, что я сам никогда не пел, на эстраде не стоял и никакого внимания к себе не привлекал, да и Маринка, наверное, тоже. Но хотелось, видимо, обоим. Её глаза горели, я тихонько взял её за руку и почувствовал ответ на мое мягкое рукопожатие. Сердце билось в ритме песен французской эстрады.
     В санатории она отдыхала с мамой, поэтому к одиннадцати ей было велено вернуться домой. Мы и так сильно опаздывали. Возвращаться нам не хотелось, меня очень тянуло поцеловать её, хотелось ещё сидеть у моря, вдыхая его свежий запах, и ещё и ещё, и ещё... А то удивительное ощущение, когда ты знаешь, что и её к тебе тянет, и не чего еще не произошло и не известно произойдет ли, и что именно... Мы подошли к воротам цековского санатория, медленно, моя рука на её плече.
     - Не уходи, Марина!
     - Я не могу, мама будет меня искать.
     - Ну отпросись ещё, на часок. Ты уже взрослая, тебе почти девятнадцать, неужели нельзя хоть раз ночь погулять?
     - Нельзя, ты не понимаешь, мама не разрешит.
     Почему она решилась? Просто пришло время? Не знаю и никогда теперь не узнаю. Я ждал у ограды, как она сказала, и курил. И надеялся, что она выйдет еще на часок-другой, уладив свои дела с мамой. Того, что произошло, я не ожидал. Маринка летела навстречу мне, за ней тяжело бежала пожилая женщина, крича "Марина! Не уходи, я не разрешаю!" Марина не останавливаясь схватила меня за руку и мы помчались, куда-то за угол, потом в сторону от асфальтовой дорожки, по узкой тропинке, вверх и вверх, тяжело дыша и слыша за собой все затихающий крик.
     - Скорее! Бежим! - она тащила меня вперед. Что я тогда чувствовал, я просто не помню. Бежал и всё.
     Справа от тропинки образовалась прогалина в ровном ряду колючих кустов ежевики. Я уже пришел в себя и потащил её туда. Там была какая-то вытоптанная полянка, мы опустились на землю, тяжело дыша. Потом я обнял её, она была сильно возбуждена, прижалась ко мне дрожа и всхлипывая. Я закурил. Прошло несколько минут, мы продолжали сидеть молча. Потом стали целоваться, я, конечно, сразу забыл весь скандал и расходился все больше. Когда она поняла, что сейчас может произойти, то стала просить меня не делать этого, мягко сопротивляясь.
     - Не надо, я прошу тебя, не надо.
     - Ну почему, Мариночка, я же люблю тебя! - эти слова, как всегда, торчали у меня ужасно близко к поверхности.
     - Этого нельзя, у меня никого никого не было, это право мужа!
     - Но мы же поженимся, правда?
     Этого, однако, я раньше никогда не произносил. Но тогда мне было уже совсем все равно, только бы сделать это. Она крепко обняла меня и только, заплакав, спросила:
     - Обещаешь? Ты обещаешь мне? - И не дожидаясь моего ответа попросила, - Постарайся не сделать мне больно.

     А потом была странная пустота и горький вопрос: "Это всё?". Кто- то должен был быть первым, и у неё и у меня. Я успокаивал Марину пустой болтовней. Мне казалось, что она расстроена или что-то в этом роде. Мы медленно шли обратно к санаторию, потом, будто испугавшись, повернули вниз, к морю. Говорили о том, что Марина приедет ко мне зимой, и мы поженимся. А пока будем переписываться. Завтра увидимся на пляже и пойдем кататься на лодках. Вообщем, глупости всякие, как обычно. Было поздно, и у моря уже почти не оставалось парочек. Хорошо было сидеть на остывающей гальке, с моря дул такой приятный ветерок, переливалась и подрагивала лунная дорожка - все выглядело очень романтично. Но мне было не до романтики, я был как-то растерян. Сладких мыслей о том, что и мне будет теперь что рассказать в палатке, не было. Я так давно стремился к этому, а что делать потом... об этом я никогда не задумывался.
     Мы пошли обратно. Я снова обнял её, почувствовал её мягкое движение навстречу, желание снова нахлынуло неудержимой волной... Сложные мысли стали покидать голову, растерянность проходила. Направо был парк, скамейки, тропинка, густые кусты, темнота, какая- то, ровная как стол, поверхность чего-то...

     Ровная поверхность, как оказалось, была крышкой мусорника. Шел третий час ночи. Мама её больше не ждала у ограды.

     Днем мы встретились на пляже, купались, болтали, играли в карты.
     - Алешенька, запиши мой адрес.
     - Я запомню, - записывать и запоминать его мне не хотелось, - у меня и записной книжки-то нет.
     Она же медленно и аккуратно записывала в книжечку мой адрес и телефон в Москве, который я только что выдумал. Ну почему? Теперь мне кажется, я просто чего-то испугался. У неё все было такое настоящее, а у меня? И про себя я все выдумал тоже. Мне хотелось просто выйти из этой истории. Забыть и не возвращаться. Странно. Случилось то, чего я так долго хотел, и вот тебе...
     - Ну запиши, ведь не запомнишь, вот упрямый!
     Она повторила адрес ещё раз, и я на самом деле его запомнил. Я и теперь его помню.
     - Нет, ты не запомнишь, мой адрес сложно запомнить, нет не какой ассоциативной связи между цифрами. Если ты такой упрямый запомни лучше адрес Светки, эта моя самая близкая подруга, у неё простой адрес, совсем простой. Квадрат номера квартиры дает номер дома, а название улицы - улица Горького - ты не сможешь забыть, это главная улица у вас в Москве.
     - Ну к чему, Марина? Я и так уже все запомнил. Хочешь повторю на спор?
     - Нет, запомни Светкин! Она сказала, и я запомнил и его. В жизни, ни до, ни после, я не был способен запомнить чей-нибудь адрес или телефон, все вечно путал и на самом деле имел кучу записных книжек.
     Целый день мы провалялись на пляже, а вечером я к Марине не пошел. Ложкомойки устроили Наташкин "день рождения", мы притащили вина, было весело, Руслан вытащил гитару. Наташка, видела меня на пляже с Маринкой и целый вечер издевалась надо мной, Маринкой и над моим вкусом, динамила меня, как могла. Только в самом конце, уже после того, как мы с ней станцевали цыганочку "с выходом" и с черным Наташкиным платком под Русланову гитару, оба разгоряченные, выбежали за палатку и с разбегу, не сговариваясь, стали целоваться так красиво, будто нас снимают в кино.
     Почему я так и не покатался с Мариной на лодке? Придумывал всякие причины. Оставалось ещё целых два дня. Она просила и потом даже сказала, что загадала, если мы покатаемся на лодке, то будем вместе... всю жизнь. Ну, так мы не покатались. На пляже мы ещё были вместе, но вечерами её маму больше так не огорчали.
     Уезжал я днем. После утреннего моря мы не прощались. Я сказал, что соберу вещи и зайду к Оксанке на крышу, там мы и попрощаемся. Нехитрые вещи были собраны, с ребятами мы расстались без сентиментов, без всяких обещаний писать или что-то в этом роде, Крым, в общем. Я взял мой полумерный чемодан и легкую сумку и вышел. Напротив стояла палатка ложкомоек. Наташка работала, но мама Клава и Катюша были не в смене. Я поставил чемодан посреди палатки, мы совсем дружески обнялись с Клавой и Катей, я обещал, что напишу всем приветы, и адрес Наташки в Днепропетровске лежал в моей сумке. Голос Оксаны раздался, казалось, совсем близко за спиной. Она спрашивала меня, стоя напротив, у моей бывшей палатки.
     - Девчонки, быстро, я не хочу её видеть!
     Что, как, почему - я не думал и если бы меня спросили - не ответил бы. Но не спросили. Клава отдернула одеяло на своей кровате и сильными руками втолкала меня туда, с головой укрыв.
      Оксана подошла к палатке ложкомоек, идеальная фигура, осанка, прекрасно поставленный голос, корректность - я подглядывал в щелочку, стул загораживал меня. Она спросила обо мне.
     - Нету его, - Клава крупная женщина, волосы затянуты косынкой назад, как на работе, руки на широких и крепких бедрах, вид уверенный.
     - Как жаль, мы, наверное, ненадолго разминулись. - Глаза Оксаны остановились на моем несчастном чемодане. Вот идиот! Надо же!
     - Простите, вы уверены, что он уже ушел на автобусную станцию и не вернется?
     Мой дурацкий чемодан, с дурацкими наклейками.
     - Уверена я, - Клава была невозмутима, и тонкий стук каблуков дал мне ясно понять, что настаивать на своих предположениях интеллигентная Оксана не будет. Через несколько минут - стало тяжело и беспокойно - я ушел. Уже подходя к остановке автобуса на Симферополь, я услышал отдаленный крик, жуткий, дрожью прошедший по всему телу. А впрочем, возможно мне показалось...

* * *

     - Ну а дальше что? - я смотрел на Алексея, понимая, что не эта сентиментальная история на всю жизнь поселила в нем страх перед астрологией. Что-то там должно было быть еще. Не этот же квадрат Марса к Солнцу, который повторяется раз в полтора-два года в жизни каждого из нас, заставил семнадцатилетнего парня помнить произшедшее в том июле так много лет.
     - А ничего, автобус шел прямо в аэропорт, полдороги я просто смотрел в окно, на жаркие, выжженные солнцем крымские пейзажи. На душе было тяжело и даже предвкушение встречи с ребятами, с Серым, и долгих рассказов - не успокаивало. А потом я вспомнил Пашу, и весь тот разговор и эти его дурацкие пророчества... Оказалось, что он был прав, что вся эта астрология действительно как-то отражает жизнь и даже что-то предсказывает, хотя и не конкретно...
     - И всё? - я задумался, какая-то недоговоренность мне мешала запросто перейти к другой теме. - Скажи, ты не пытался искать Марину потом?
     - Ты прав. Пытался, спустя лет десять три часа ходил вокруг ее дома, мне так и не удалось забыть всю эту историю, её адрес и даже адрес какой-то Светки в Одессе. Все передумал, все возможные варианты развития событий просчитал, как компьютер... и не зашел, веришь ли?.
     - Конечно, а Серый твой, что с ним?
     - Серый? Я может вообще все это написал из-за него. Я еще тогда, года через три после этой истории, начал писать. Потом оставил, а сейчас вот тебе принес, раз ты астрологические истории коллекционируешь
     - Так что с ним стало?
     - Понимаешь, этот Паша все знал, потому не захотел с ним гороскоп обсуждать и мне тогда так сказал, помнишь, ты, мол, ему не завидуй. Да и про спор наш детский, кто раньше жениться, заключил, что он беспредметен. Просто он все это знал. Знал, что убьют Серого. Его и убили, грязной слякотной Московской осенью в какой-то пьяной драке, в Текстильщиках. Теперь тебе яснее, почему я всей твоей астрологии до смерти боюсь! Как мог Паша дальше жить, зная это? Ты мне можешь объяснить?
     Мы замолчали. Потом Алексей спросил?
     - Ну как тебе рассказ вообще? По теме?
     - По теме, только, мне кажется, или я тоже плохо помню уже, что в то время мы девчонок телками не называли?
     - Да -а? А как мы их называли?

Иерусалим, сентябрь-октябрь 1999