Большая алия в этом году отпраздновала десятилетие начала исхода, на будущий год ровно двести тысяч - одна пятая всех приехавших - отметит десять лет пребывания в Израиле.
     - Ну как вы тут? - спросил я тогда, по приезде, одного из тех, кто опередил нас на много лет. Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
     - Вообще-то, хорошо. Все будет в порядке, - а потом, мягко улыбнувшись, добавил, - Но свою долю дерьма должен сожрать каждый.
     Коротко, как плеткой.
     И вот прошли эти годы, идет уже десятый, сбылось ли предсказание? Трудно сказать. Во всяком случае порция всем досталась разная. В целом, обдумывая полученный опыт, свой, друзей и соседей, сослуживцев и просто знакомых, с грустью приходишь к выводу, что в этом мире лучше быть изначально своим "в доску", а для этого следует в России быть стопроцентным русским, в Израиле "кошерным", с точки зрения главного раввината, евреем, родившимся в Израиле, в Италии - итальянцем и католиком, в Германии - немцем и протестантом и так далее. Кроме этого, не следует резко менять место жительства, передвигаясь с места на место постепенно, мелкими прыжками, каждый раз оставляя в поле зрения и достижения некоторое количество близких друзей или просто знакомых. Жизнь "де-люкс". У нас не вышло.
     За прошедшие годы я слышал и наблюдал множество историй, сам жил, приспосабливаясь и пробиваясь, и в этой статье не собираюсь утомлять читателя картинками эмиграции, ни примерами удачными, ни историями грустными. В конце концов, мы - поколение пустыни, судьба наша такая. Из этого, однако, не следует, что мы должны непрерывно оплакивать эту самую горькую судьбу. Да и не такая уж она горькая. Во всяком случае, значительное большинство тех, кто приехал тогда, десять лет назад, всё же частенько замечает за праздничным столом, что: "Хорошо сидим!". Если можно так сказать: "сухой остаток" прошедших десяти лет.
     Мне же хочется лишь слегка коснуться в разговоре тех, кто приехал сюда вместе с нами, и сегодня, готовясь отметить то же самое десятилетие, может, в отличие от нас, сказать, что прожил здесь большую часть своей сознательной жизни. Они начали её с израильской школы, без иврита, без предварительной подготовки, будучи брошенными в бушующее море своих ровесников. Что они пережили? С чего начиналась их алия? Получили ли и они свою порцию вышеуказанного продукта?
     Когда мне было четырнадцать лет, по воле судьбы, Сталина и родителей я переехал из глухой деревни в Тверской губернии (тогда Калининская область) в стольный город Москву.
     В новой московской школе я оказался совсем один. Говорил я со страшным деревенским акцентом, и сам стиль разговора был характерен для российской деревни, где я прожил пять последних лет. Одевался я смешно, по меркам местных ребят, во всяком случае. Из-за непривычно высоких требований московской школы и смеха товарищей на уроках, моя успеваемость заметно упала. Я не знал города, не был в курсе современной моды, не понимал многих словечек в разговоре. Друзей у меня не было, а на обидные замечания и смешки, в том числе над моей фамилией, у меня не хватало сил отвечать дракой - нельзя же драться со всей школой поодиночке или одновременно - все равно. Мое психологическое состояние было таково, что на каждую субботу и воскресенье я на электричке и двух автобусах уезжал за сто с лишним километров в подмосковный поселок к родственникам. Прийти в себя.
     Современные израильские психологи, хорошо изучившие это явление у наших детей, называют его кризисом алии (эмиграционным кризисом).
     Все начало меняться после того, как я легко выиграл первенство школы и района Москвы по лыжам (для этого надо было просто со второго по седьмой класс вынужденно ходить на лыжах в школу). Тот парень, которого психологи легко определили бы как неформального лидера класса, подошел ко мне сам на ближайшей большой перемене и громко (чтобы всем было слышно) сказал:
     - А ты, Серега, малый что надо. Приходи в воскресенье в Лужники, мы там в футбол играем, потом в киношку, короче - в двенадцать. Женька тебе покажет, где это.
     Потребовалось еще много времени для того, чтобы приспособиться к этому сумасшедшему городу, но это уже было делом техники - главный заслон был прорван.
     Через много лет, когда мой сын в точно таком же возрасте оказался в иерусалимской школе в Катамонах, настоящее и прошлое вошли в состояние резонанса - и я вспомнил всё, и в деталях.
     - Ну, а если бы ты тогда не выиграл первенство района, что было бы? - спросил он меня.
     - Не знаю, - ответил я честно, - но было бы гораздо тяжелее, это точно.
     Я работаю в израильской компьютерной промышленности уже более девяти лет и по моим, совершенно не подкрепленным никакой статистикой, наблюдениям число выходцев из бывшего Советского Союза в этой сфере, постоянно увеличиваясь, сейчас приближается к половине. Когда-то в нашей эмигрантской среде частенько слышались местечковые жалобы:
     - Вот, в электрическую компанию не берут, там одни румыны. А в полиции - одни марокканцы. А в ... - и так далее.
     Если бы могло быть в Израиле такое явление, как ещё одна массовая алия откуда-нибудь, то у неё были бы все основания сказать:
     - Хай-Тек? Да там одни русские!
     При очередной перемене работы в беседах со мной в качестве соблазна выдвигался следующий аргумент:
     - У нас есть уже целые отделы, где только русские работают. Давай, иди к нам.
      В последнее время наметилось приятное новое явление - в эту сферу просто хлынули дети бывших советских эмигрантов, "сожравших свою порцию дерьма", но вытолкнувших приехавших в школьном возрасте своих ребят на самые передовые позиции израильского технологического фронта. Да будет благословенна эта тенденция! Пусть это станет для них, коллективно, тем же, чем для меня когда-то стало то февральское 1963 года первенство района по лыжам. Эти ребята, свободно разговаривающие на русском (и на иврите, и на английском, конечно), являют собой тот самый пример русскоязычных граждан не русской ментальности, о котором я упомянул в одной из предыдущих статей ("Это волшебное слово ментальность", "Наша страна" 9/12/99). И это страшно путает. В нашем представлении 20-25 летний молодой человек или девушка обязаны обладать определенным минимальным запасом исторической и культурной информации, как мы его себе представляем. А это оказывается не так: то, что нам кажется основой, им неизвестно, то, что мы позволяем себе не знать или игнорировать, изучалось ими в школе. Наши представления оказываются не совпадающими, а лишь частично пересекающимися. И при этом - свободный русский язык, ну страшно путает, пока не привыкнешь.
     Ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Грибоедова они в школе не изучали. Толстой и Чехов - отрывочно (и на иврите), и это снимает из контекста весь слой поговорок, идеом и словечек, имеющих русское литературное происхождение. Сказать им крылатую фразу: "Поздно, Дубровский!" можно, но ожидаемого понимания в глазах мы не заметим. История преподается так, как она видится отсюда, и это не то, к чему мы привыкли. Истории России, естественно, нет, и это снимает еще один пласт исторических примеров, расхожих фраз и словосочетаний. Сравнение "Как швед под Полтавой" ассоциаций не вызывает. Кстати, большинство и не знает, где это Полтава, и в какой стране, так как география СССР осталась в памяти легким штрихом. Великая Отечественная война практически отсутствует - отечество не то, а есть история второй мировой войны, где много говорится о союзниках, о причинах, и о негативной роли СССР в начале войны.
     - Тебе понравилось?, - спрашиваю я о фильме Спилберга "Спасти рядового Райна".
     - Очень. Это лучший фильм о войне, что я видел.
     Я вспоминаю такое множество фильмов о войне, созданных режиссерами, прошедшими войну, где без излишнего грохота и натурализма была показана трагедия и безысходность человеческих судеб в катаклизме истории.
     - "А зори здесь тихие" ты смотрел?
     - Нет.
     Где бы достать пленку?
     Современная действительность тоже воспринимается нами немного по-разному. К примеру, Григорий Львович Лернер для них - никто. Ни под этим именем, ни под именем Цви Бен Ари. Никакой идентификации с ним в их сознании не происходит. Им приходится долго объяснять суть, методы и принципы современного российского бизнеса, "сравнительно честные" способы первоначального накопления капитала в России, и вообще, из-за чего весь сыр-бор здесь. В конце объяснения не остается уверенности, что тебя, в сущности, поняли. Конечно, можно просто воскликнуть: "Наших бьют", как делает иногда наша русская пресса в Израиле, но, к сожалению, и здесь нас ждет недоуменный взгляд. Они служили три года в израильской армии, а не в российской. И понятие "наши" не воспринимается ими и авторами соответствующих статей в этой прессе идентично. Кстати, русских газет они не читают, и вообще, читают по-русски не слишком бегло, а потому - и неохотно, скорее уж по-английски. И вообще, у них, как теперь модно говорить, другая ментальность.
     Им, к примеру, уже не приходит в голову предложить взятку полицейскому, остановившему за превышение скорости:
     - Я ему полштуки давал, гад, не взял! - как вам это? Правильно, ситуация, удивление и возмущение персонажей сценки нам понятны. А им уже нет. А ведь это монолог двадцатипятилетнего человека, их ровесника, но со стажем полгода в Израиле. Он устанавливал мне в автомобиль "дибурит" - приставку для использования мобильного телефона. Потом мы заговорили о футболе. Несколько минут он обсуждал игру "наших", пока я не сказал:
     - Но игра ведь сегодня!
     - Нет, - сказал он, - вчера играли, в Москве.
     Оказывается, это были не те "наши". И я подумал, что это, конечно же, самый тяжелый контингент - десять лет мутной воды российской перестройки в нежном детстве и восприимчивом юношестве. Понятно, почему в сохнутовских молодежных программах случаются столь обидные эффекты. Я вспоминаю, что для многих из нас невозможность воспитывать детей в столь тяжелой среде - а, в общем, не сионизм, и даже не экономическое положение - стали основной причиной принятия решения об отъезде. Летом 1990 года в длинных очередях в израильское консульство на Ордынке это называлось "Ехать ради детей". Действительно, контраст с нашей, выросшей здесь, молодежью разителен. Им вообще не понять друг друга. Я должен был бы быть переводчиком.
      Наши ребята говорят на иврите без акцента, их акцент в русском слышится только тем ухом, что постоянно живет в России (может это лучше назвать израильский говорок?). И хотя круг общения у них, все же по-преимуществу состоит из себе подобных, но именно себе, а не нам, поэтому между собой они почти всегда разговаривают на иврите, а уж когда ругаются, так уж вовсе не находят правильных русских слов. Обкладывают по-местному. Вполне двуязычные люди. В преимуществе двуязычности, однако, скрыт и недостаток - они не вполне знакомы ни с одной из двух своих базисных культур. Мы, их родители, рассказывали им в детстве русские сказки, читали им книжки по-русски, пели на ночь русские песни, а в атмосфере витал русский фольклор. Они приехали сюда, и продолжения не последовало. Начался новый сериал, но, к сожалению, не с начала. Жаль, но это - их судьба, судьба их поколения, нашего поколения продолжения. Может быть поэтому заметна тяга к американской культуре, как к чему-то нейтральному.
     - Они же все уедут, в Канаду, Америку! - так спорили мы о наших детях с одной моей знакомой лет этак 6-7 назад.
     - Понимаешь, не все. Уехать вообще не так просто, не потому, что не пустят или не отпустят, как это было актуально в наше с тобой время. Это вообще действие не для всех. Например, есть люди, для которых переезд на соседнюю улицу - драма. Но и для тех, кто способен на эмиграцию, это не будет очевидным шагом, как ты говоришь. Они будут взвешивать. И просто так, головой в омут, как мы, они бросаться не будут. Хорошая работа, длительная командировка, предварительное изучение условий. Им есть, что терять, что оставлять, эта страна, земля, в большей степени их, чем наша. Вот увидишь, даже уезжая отсюда, многие будут возвращаться.
     Одна из них, лет двадцати пяти, сказала мне как-то: "Я на хоть-бы- что не поеду. У меня и здесь уже кое-что есть". Время бежит, многие успеют тут жениться, вопрос повторной эмиграции превратится в семейный, что сложнее. Другими словами, я очень надеюсь, что останется значительный процент из тех, с кем я сейчас с удовольствием работаю рядом. Кто-то разбогатеет (я уже встречал несколько компаний Start Up, состоящих целиком или преимущественно из русскоязычных ребят), кто-то пойдет в политику и появятся у нас многие Либерманы, вместо одного. И они, а не мы, добавят наш цвет в израильский спектр. И увидит Бог, что это хорошо.