(Статья опубликована в Литературной газете 22/10/97 под заголовком "И будет Израиль пополам с Россией")

Когда, семь лет назад, темной ночью наш самолет оторвался от бетонной полосы Шереметьевского аэродрома, я ещё думал, что мы эмигрируем, то есть, что именно мы, те, кто летит, меняем горизонты и небо над головой, одну жизнь на другую, открываем чистый лист, оставляем позади... и так далее. Когда через несколько лет я узнал, что моя сокурсница, прекрасный математик, работает в московском отделении Хабада, поскольку хабадники все же платят деньги, а за математику уже никто в России не платит, в мою душу закрались первые сомнения. Затем я получил в подарок "дамский роман", перевод с английского прекрасного химика, кандидата наук, а прошлой зимой провел вечер в Тель-Авивском ресторанчике с другим своим однокашником, успешно работающим водителем в московском представительстве иностранной фирмы (нет, для души, конечно, он, почти бесплатно, преподает матанализ пару вечеров в неделю). И я спросил себя: а я ли эмигрировал? Не получилось ли так, на крутом повороте истории, что эмигрировало все мое поколение? Эмигрировало в пространственно-временном континууме, как нас учили когда-то на лекциях по теоретической физике. В конце концов, что такое время - четвертая координата и только.

Страшно быть невостребованным. То есть никому не нужным, страшно с непривычки, ведь нас так долго и упорно учили тому, что человек должен быть нужен обществу, полезен ему, и в этом - его главная задача. В этом, и ни в чем другом - быть полезным обществу. А тут - не нужен, не полезен (или мало, недостаточно полезен) и не востребован. Что это за слово такое, я его плохо понимаю, востребовано может быть то, что когда-то заложено, вложено, оставлено, так при чем тут это? Или в этой грамматической несуразице и скрыт сокровенный смысл? Общество когда-то вкладывало в нас наши знания, идеологию, мораль, а теперь, почему-то, не востребует это обратно? Так это не то общество, а то - обанкротилось, и по суду истории лишено всяких прав, в том числе имущественных, вот оно и не требует обратно вложенный капитал. Оно не то в России, а что уж говорить про бедный Израиль, на который свалилось за семь последних лет свыше 700 тысяч, невостребованных иным обществом, людей?

Сейчас ещё трудно понять, что и почему произошло, не удается охватить глазом картину с высоты птичьего полета. Мы все куда-то эмигрировали, уехали на машине времени или унеслись на самолете, оттуда, из нашего теплого и устроенного местечка и времечка на открытые территории и в свободные незащищённые времена. Там была зеленая травка за забором, где мы все находили себе какое-то применение: строили заводы, которые выпускали ненужную продукцию, делали автомобили, которые не всегда ездили, самолеты, которые иногда падали, писали компьютерные программы, которые никогда не использовались, песни, которые никто не пел, книги без читателя, картины для кабинетов начальства и газетные статьи по заказу властей - вот такие моральные и материальные ценности выходили из под наших рук. Потом все как-то вдруг кончилось. И хотя в душе мы думаем, что все, в целом, движется в правильном направлении, но когда нам плохо, то инстинктивно хочется найти кого-то, кто виноват, кто сделал что-то не так, из-за кого мы все оказались в этой странной, пространственно-временной эмиграции.

Жаль того мастера спорта и каперанга из статьи Летова, невостребованного обществом по его прямому назначению. А по какому назначению? В войне Судного дня (1972 г.), как здесь известно, участвовали и русские пилоты на стороне египетской армии. Если бы то общество востребовало каперанга на защиту границ отечества в районе Ближнего Востока, что бы он делал тогда? Это страшно, когда впервые понимаешь, что приходится нести ответственность за каждый свой выбор, за самый, казалось бы, незначительный. Мастер какого спорта он? Мой друг, Марек, мастер спорта по шахматам, востребован обществом по его прямому назначению, то есть играет в шахматы за клуб города Хайфы. Но денег за это не получает. Играет себе, потому что любит играть в шахматы, как Натан Щаранский, например. А для заработка он работает заместителем начальника отдела в городском совете Хайфы. Для этого, правда, ему там, в России, пришлось не только защитить диссертацию по экономике, но и самому выучить много разного об экономике другой, не социалистической, системы, чтобы пройти здесь сложный конкурс. И, конечно, иврит пришлось начать ещё там, в России. Может поэтому он и не стал гроссмейстером, так как я, лично, думаю, что он замечательно играет.

А как мы там завидовали мастерам спорта - весь мир был перед ними открыт, а для моих друзей, программистов, в 1990 году первой заграницей стал Будапештский аэропорт, и автобус с израильской охраной, и отель на окраине города...

Моя знакомая, Люба была библиотекарем, в другой стране, в другой культуре, в другой языковой среде. Да и кто, скажите пожалуйста, сегодня читает книжки? Все так изменилось, телевизор, видео, компьютеры, а тут ещё Интернет - весь мир перед тобой на экране и в динамиках! Что же делать? Как-то переквалифицировалась в социального работника - то с солдатами-репатриантами работает по договору с армией, то с группами еврейской молодежи по договору с Сохнутом, то сидит без работы, тогда идет в магазин, продавать украшения - очень любит камни, разбирается в них, много читала о магии камней. А ещё - выучила лечебный массаж, появились успехи, сняла кабинет. Живет не богато, но счастливо. Не знаю почему, но это так.

Другая моя знакомая, Леночка, музыковед - ну скажите мне честно, есть там в России работа (с зарплатой) для музыковедов? Не двух-трех критиков первой руки, не композиторов и оперных певцов, не исполнителей, а именно музыковедов. Она, конечно, умеет играть на фортепиано и неплохо поет, но учить детей не может, для этого есть настоящие музыканты? Что же делать? Леночка всегда любила быть красивой, теперь продает косметику, в разных сортах которой стала уже, по-моему, доктором наук, кроме того, ведет косметические группы по уходу за кожей лица для таких же, как она, женщин, почему-то любящих быть красивыми.

А Яшка, крутился и так и этак, используя свой кооперативный запал, пытался сделать бизнес, торговать с Россией чем-то (точнее, чем попало), промыкался года полтора, плюнул и пошел на стройку, геодезистом. По своему стародавнему институтскому образованию. Жарко, весь день на солнце с теодолитом и арабскими рабочими (тоже, я вам скажу, непростой контингент). Денег мало, а возраст большой: моим друзьям, как и мне, 50 в прошлом, этом, следующем годах..., я не о молодежи пишу, я о своем поколении, мне это ближе. Так вот, Яшка, только для денег, для приработка пошел по вечерам подрабатывать страховым агентом, тоже мне профессия, правда? Страхагент! Геодезист и то звучит лучше. Потом увлекся, кончил курсы, пошло дело, оказывается, это интересно даже. Потом бросил свою геодезию вместе с дипломом, купил компьютер, открыл бюро в центре города.

- Яшка!, - говорю, ты зачем такую дорогую машину купил, тебе деньги девать некуда?

- Есть, есть куда, - засуетился Яшка, - но понимаешь, люди должны видеть, что я преуспевающий агент, они мне свои деньги доверяют, а если я к ним на развалюхе приеду, или в рваных джинсах, а?

Неисповедимы пути Господни!

И все-таки жаль. Только Израиль здесь не причем. Да и нет в статье Летова ни слова об Израиле. А есть "плач и скрежет зубовный". А остальное - легко сменяемый антураж. И непрозрачность, сквозь Летова не видно Израиля, а видно его израненную душу, и хочется помочь, и ему и его героям, да только это почти невозможно. Потому что помощь - это, гораздо реже деньги, а чаще всего, создание возможностей, открытие пространства для рывка, изменение точки зрения. А это, в качестве основы, требует, прежде всего, изменения взгляда на себя, больших внутренних перемен. И вот эту работу может сделать только сам человек. И, ох как это трудно, особенно когда тебе столько лет.

Вообще - эмиграция, и во времени и в пространстве - это тяжелый период в жизни каждого человека. Не раз и не два тебя посещает отчаяние, горькие сожаления, приходят боль и слезы. Все мои друзья, и евреи и русские, рассыпались по свету: и в Германии и в США, в Австралии и в Израиле, в Канаде и в Польше, в России, конечно, тоже остались. Трудно было всем, были и такие, что не выдерживали и возвращались, совершая вторую ошибку и думая, что исправляют первую. Как жена Лота в известной книге. Одного чувства в своей душе человек допускать не должен - упрекать принявшую его страну в чем-либо. Эмиграция - это личное решение, личная удача или личная трагедия каждого. В отношении Израиля происходит терминологическая путаница, сбивающая с толку иммигрантов. Дело в том, что процесс иммиграции евреев в Израиль на иврите носит название "алия", что переводится на русский словами подъем, восхождение, а вовсе не словом репатриация (возвращение на Родину). Родиной для нас Израиль стать не может, мы родились в России, и Россия наша родина, но Израиль (впрочем, как Америка, Канада, Австралия для моих друзей) может стать нашей страной, нашим домом, местом, куда я буду всегда с радостью возвращаться из коротких заграничных поездок с теплым чувством читая в аэропорту Бен-Гурион приветствие на иврите:

Хорошо, что ты вернулся домой!

Исходный же термин - алия - предполагает некое душевное усилие, необходимое для восхождения, подъема, и это усилие предлагается самому человеку и ожидается от него. И смыслом его является, конечно, некоторый духовный путь, необходимый для слияния с еврейским народом. Вне этого духовного измерения алия ничем не отличается от иммиграции (для которой в иврите есть отдельное слово), а точнее эти отличия заметны, только если смотреть на этот процесс с другой точки зрения, а именно с точки зрения еврейского государства, первым законом которого стал "Закон о возвращении", гласящий, что каждый еврей имеет право иммигрировать в Израиль и стать его гражданином без всяких дополнительных условий.

Я тоже ничего не написал об Израиле. Это непростая задача. И главное в этом - суметь стать прозрачным, то есть отрешиться от собственных (и чьих-то) неудач и успехов и постараться увидеть страну, народ, язык, культуру. И показать это все, как бы, изнутри, то есть сойти с "бойкого тротуара" на русской улице - право, нельзя же Бруклин принимать за всю Америку. А прежде всего, надо любить Израиль, любить, как любят родителей или детей, то есть несмотря на видимые недостатки и с чувством гордости за наблюдаемые достоинства. Вообще, без любви к Израилю в Израиле жить нельзя - это не Америка, общество великих возможностей для каждого индивидуума, это Израиль - общество общей судьбы, которую ты хочешь или нет разделить, и решить это следует ещё там, в России. Иначе, то есть без любви, лучше не браться за перо. Тогда уж лучше почитать путевые заметки, как например очерк Александра Никитина, как бы противопоставляемый Летову в том же номере "Литературки". Такой наблюдатель подметит несколько черт, особенно бросающихся в глаза в сравнении с его страной, и это будет верно и неглубоко. И там будет Израиль пополам с Россией.

Об эмиграции тоже следует писать иначе, постаравшись подняться и над удачей и над несчастием, "которым, в сущности, цена одна". И, может быть, это будет интересно и тем, кто хочет уехать из России, и тем, кто ищет себя в новом времени на той же территории. Но все это будет уже совсем другая история.